Я иногда его метафоры не понимала, но сейчас был совсем иной случай. Потому что чувствовала я именно это. Скальпелем без наркоза. Но у меня, в отличие от Алекса оставалось утешение.
— Нет. На этот раз я собираюсь думать только о себе, Дима. Прости.
— Знаешь, я поддерживал тебя, когда он был неправ. И теперь, когда ты не права, я поддерживаю его. Ты сделала все, чтобы он в тебя влюбился, изменился, принял тебя со всеми тараканами и закидонами, но теперь просто позорно сбегаешь. Ты такая же, как твоя мать. А они с Виктором оба кончили плохо. Я отказываюсь в этом участвовать. Если ты уходишь, не рассчитывай на мою поддержку.
— Значит, прощай.
Вот так, парой слов я отказалась от своего лучшего друга ради какого-то сомнительного будущего без посторонней помощи, без особенных перспектив, в чужой стране, с чужой фамилией в паспорте и больным ребенком на руках. Нет, я не ждала чуда, но, прости господи, я надеялась, что будет хоть чуть-чуть попроще!
В тот день, первого февраля, я почувствовала как ребенок зашевелился. Это случилось на кладбище около могил моих родителей. Был будний день, вокруг — ни души. Но я ехала попрощаться. Я улетала уже на следующий день и посещала это место в последний раз. Сначала разговаривала с отцом, просила прощения за то, что отказалась от его фамилии и его национальности, чувствовала себя премерзко, клялась, что это всего лишь буквы и никто никогда не изменит правду. Никакая я не Граданская! Нет! А потом все думала, что сказать матери. И ничего даже в голову не шло! Как ты могла всю жизнь меня обманывать? Как ты умерла? Что ты такого натворила? Из-за тебя я подставила под удар собственного ребенка! Но это не те слова, которые стоит произносить в память об усопших.
Я тяжело вздохнула, не представляя что меня ждет. Они оба умерли и оставили меня. А мне надо было как-то выкарабкиваться снова. И я вдруг поняла: нет неправильности в методах, с помощью которых ты пытаешься выжить.
И именно в этот момент я почувствовала это слабое странное ощущение. Не толчок, но явное движение. Сначала даже не поняла, что это, а потом положила руку на живот и догадалась. Если до тех пор у меня и оставались сомнения по поводу правильности принятого решения, но теперь они рассыпались в пыль. Он был живой, настоящий, маленький, но уже восхитительный. Как они могли заставлять меня от него отказаться? От моего чудесного прощального подарка. Кажется, от облегчения я даже заплакала.
Уходя той ночью из дома Алекса в последний раз, я оставила ему послание. На ноутбуке. Совсем как раньше.
«Алекс!
Прости меня. Прежде чем я начну, хочу, чтобы ты знал: никто и ничто не изменит того, что я всегда была твоей и всегда буду. Просто я больше не могу оставаться рядом. Этот город меня уничтожил, уничтожил чуть ли не все, что мне было дорого. Только ты остался, но, боюсь, это не навсегда. И нет сил смотреть, как я теряю и тебя.
Я уезжаю. Начну все сначала. Попытаюсь построить жизнь, которая будет по-настоящему моей, где меня не будут целиком и полностью определять отношения с тобой, ибо они хрупки, и это жутко меня пугает.
Все наши проблемы, что были, остались, они никуда не денутся, и лично я понятия не имею, что с этим можно сделать. А потому не нужно меня искать, это ничего не изменит и не исправит.
Возможно, когда-нибудь мы встретимся, но, надеюсь, не скоро. Мы выпьем по бокалу вина, расскажем, как счастливо живем друг без друга, и разойдемся снова. Но ты знай, что даже тогда я буду тебя любить. Уверена. Всегда.
Прости меня за все. За слова, за поступки. За боль, которую причиняю. Я знаю, что неправа. Я знаю, что это слабость. Но не могу иначе.
Твоя Карина»
Я безумно боялась, что мне этот штампик в паспорт не поставят. И когда работник паспортного контроля счел-таки меня достойной для проживания в Великобритании, у меня начали подкашиваться колени. Если бы не помощь незнакомого мужчины, я бы навряд ли сумела взять с ленты аэропорта Хитроу все свои три чемодана.
Ярко-рыжие кудри Лизы я заметила в толпе сразу. А уж как счастливо вопил Дэнни, увидев меня… Я сразу осознала, что… дома? Даже расплакалась. Несколько минут они меня просто обнимали, а я чувствовала невероятное, нереальное облегчение оттого, больше не была одинока!
— Так ты теперь у нас кто? — спрашивал Дэнни в попытке меня развеселить. — Неужто пани?
— Ага, пани, — смеялась я сквозь слезы.
Его звали Дэнни Граданский. Он был брошенным ребенком той же семьи, что и я. Волею судьбы его зашвырнуло в чужую страну, где он жил, подвергаясь нападкам из-за образа жизни собственной матери. Но он вырос самым чудесным и позитивным ребенком на свете. Он верил в чудеса и сам умел их творить. Но он был ребенком Константина Граданского и, как ни крути, падшей женщины.
И я решила, что не имена и не статусы нас определяют, а то, какими мы видим себя сами.
А значит, меня зовут Карина Викторовна Граданская. Пани. Но дочь я чудесного человека, Алексея Орлова, хотя паспорт и врет об этом. Моя мать была странной, а родня вообще шизанутая на всю голову. Но я не стану извиняться за то, кто я есть, кем себя считаю или как живу. И это сложно принять, но я поступила единственно верно! Да, уехала, оставив все прошлое позади, солгав любимому человеку, бросив его, причинив невероятную боль. Но, возможно, я спасла намного большее. И я отказывалась за это извиняться!
Глава 18
Ручка лихорадочно скользит по форзацу одной из тетрадей:
«Я каждый день с ужасом смотрю на исписанные листы… Они словно кровью политы. Мне больно не только говорить правду, мне даже записывать ее больно. Словно по частичке себя отрываю, так глубоко я ее запрятала. Если эти глупые тетрадки попадут не в те руки, я потоплю стольких людей… Кстати сказать, дорогих мне людей.
Или, может быть, я все выдумала? Может быть, никогда этого ничего не было? Вдруг и меня тоже нет? А вдруг я выдумала и его…»
— Карина? — раздается над ухом знакомый голос. — Такси под дверью. Скорее, мы опоздаем на рейс до Петербурга. — Симпатичный молодой парень наклоняется ближе. — Ты снова пишешь? Я думал, что ты закончила.
— Мы не опоздаем, — отвечаю я спокойно. — Взгляни, какая на улице стоит погода. Рейс задержат часа на два минимум!
— Ты этого не знаешь, — качает он головой.
— Хочешь поспорим? — хмыкаю я, а он забирает у меня ручку и зачеркивает последнее предложение, а потом весело улыбается:
— Ты не выдумала. Все правда. Вы скоро увидитесь снова.
— Ты этого не знаешь. На его месте я бы от самой себя сбежала!
— Хочешь поспорим?
Даша вскинула глаза. Какое бестолковое мероприятие организовано в честь двухлетия их банка. Она подняла руку и начала считать, итак, почти два с половиной года Алекс Елисеев возглавляет проект, который поручил ему Виктор Граданский. И все это время Даша работает у него секретаршей. Он, конечно, предлагал ей повышение, но она отказалась. Уже шестое мая. Она вздрогнула и, наконец, подняла глаза на Виктора Граданского. Он стоял на трибуне перед толпой зрителей и как раз заканчивал свою речь:
